Прилеповский плацдарм

[Raid]

Прилеповский плацдарм.


Скачков Тихон Калистратович – дивизионный разведчик 374 разведроты 290 Могилевской стрелковой дивизии. Родился 15 мая 1924 года. Проживает в Республике Беларусь - Могилевская область, Чаусский район, д. Петуховка. Тихон Калистратович имеет государственные награды: медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», орден Отечественной войны, юбилейные медали.
По нашей просьбе с ветераном беседовал Сергей Тагаев, командир поискового отряда «Эхо войны» Могилевского историко-патриотического поискового клуба «ВИККРУ» г. Могилев.

Мы стоим с Тихоном Калистратовичем Скачковым на берегу реки Проня. Медленно несет она свои воды к реке Сож, а далее в могучий Днепр и Черное море. На улице весна. Светит яркое солнце, дует лёгкий ветерок, на деревьях пробивается молодая листва. Хочется просто забыть о проблемах, заботах, делах. Но в голову лезут воспоминания о времени, когда здесь рекой лилась людская кровь, падали убитые и раненые солдаты и офицеры, гремели разрывы снарядов, строчили, не умолкая, пулеметы.
Как интересна судьба людей, которые участвовали в событиях прошлого. Потому стоит отложить все свои дела, стать рядом и попросить поделиться воспоминаниями. И мы сразу окунемся в то грозное и боевое время.
Я хочу рассказать вам об обыкновенном солдате – дивизионном разведчике 374-й разведроты 290 Могилевской стрелковой дивизии. На плечи воина выпало нелегкое время, но он с честью выполнил свой долг перед Родиной.

- Тихон Калистратович, расскажите, пожалуйста, где Вы родились, как жили?

- Родился я в д. Голочевка Чаусского района Могилевской области 15 мая 1924 г. У родителей нас было семеро детей. Семья жила на хуторе. Было у нас 7 гектаров земли и разная живность. Родители, не покладая рук, работали на земле. Когда началось раскулачивание, отца сослали на Беломорканал, и вернулся он только в 1936-м году. У нас забрали корову, свиней, овец, дом, а мать с нами выкинули на улицу. Жить мы стали в маленьком сарайчике, где раньше стояли овцы …

- Как вы узнали о том, что началась война?

21 июня 1941 г. я сдал в Чаусской школе экзамен по немецкому языку, так как я там учился и из Чаус пешком пришел домой.
Утром 22 июня мы с мужиками ушли косить сено. В то время я уже косил наравне со взрослыми. Где-то в обед, к нам пришел директор Прудковской школы. Она тогда называлась «Прудковская 7-летняя школа колхозной молодежи». Директор сказал, что началась война. Мужики постояли, поговорили и пошли дальше косить. Война войной, а жизнь продолжалась.
Около 16 часов приехал на лошади представитель Чаусского военкомата и сказал, чтобы мужчины, которые подлежат призыву, к вечеру с документами собрались и явились в военкомат.
Немцы к нам приехали на машинах после того, как были взяты Чаусы. Через Голочевку проходила дорога на Чериков. Мы стояли на улице, увидели - едут машины, подумали, что это наши, а нет - немцы. Одна машина остановилась около нас, вышел немец и спросил, сколько километров до Черикова. Я по-немецки немного знал и ответил, что до Черикова 25 км. Они сели в машину и уехали.
До октября месяца 1943 г. мы жили в оккупации. В начале октября 43-го я был призван в Красную Армию и домой вернулся только в 1947 году.

- А как Вы оказались на фронте?

30 сентября 1943 гола нас освободили, а в начале октября полевым военкоматом мы с братом-близнецом Виктором были призваны в армию. Пешком пришли в город Кричев. Мама разделила буханку хлеба на двоих, дала по куску сала, и пошли мы в дальнюю дорогу. Назавтра – комиссия.
– На что жалуетесь?
А на что жаловаться! Нам всем по 18 лет, молодежь. У Виктора, правда, палец не гнулся на руке, но все равно врач сказал: «Пойдешь, нормально».
Нас определили в маршевую роту, и попали мы в 290-ю стрелковую дивизию. Пришли в район деревень Прилеповка – Скварск Чаусского района, на реку Проня.

- Расскажите о своем первом бое.

Этот бой я очень хорошо запомнил, наверное, потому что он был первым. Когда пришли, назавтра нас, необученных, сразу бросили в атаку, показали только, как затвор в винтовке разобрать и собрать. Нас было гражданских человек 10. В военную форму не переодевали, и в первую атаку мы пошли в своей одежде. Дали по 5 патронов к винтовке и сказали: «Четыре раза ты можешь выстрелить, а пятую пулю оставляй себе, чтобы не попасть в плен».
Затвор разбирать и собирать я уже умел, поэтому учил других. Также мы с братом умели стрелять, нас перед войной в школе этому учили. А стрелять мы хотели даже. Ого, немца убить, это было так интересно! (смеётся). Вообще у нас была такая уверенность, что не немцы нас будут бить, а мы их! Возраст такой был. И чувство патриотизма у нас было, истинное чувство патриотизма.
В атаку пошли – гранат не дали. Перед ней несколько раз выстрелил наш миномет - вот и весь артобстрел. Переправились через реку Проня и захватили первую и вторую немецкие траншеи. Мы парни молодые, в траншею вскочили, немцев перебили, где были блиндажи – взорвали. Я еще захватил в одном блиндаже карту немецкую. Ой, как командир роты потом был доволен! Такая карта, несравнима с нашей. Нанесены все населенные пункты, хутора, деревни, мелкие и большие дороги, просеки, поля, лес и болото – все есть. Думали, удержимся, а нам дают команду: «Отход!». Это вместо того, чтобы закрепиться или расширить плацдарм! Немцам только того и надо было. Мы вылезли из траншей, побежали к своим позициям, а у них пулемёты, танки подошли и как начали бить нам в спины! Бой шел в чистом поле. Чуть дальше, вниз к реке, - склон. Кто из наших до Прони добежал и спрятался под берег, тот остался жить. Когда стало темно, смогли добраться в свое расположение. Очень много погибло ребят в тот день, очень много…
А в армейскую форму нас одели где-то только дня через 3-4.

- Какие интересные события Вы можете рассказать о первых днях пребывания на фронте?

- Когда пришли, на левом берегу реки Прони никаких траншей и окопов не было еще. Так вот, кто не на постах, тот роет траншею по 14 метров, а вырыть ее нужно за ночь. Копали все: и солдаты, и офицеры. Наш командир был высокий, как шагнет, отмерит всех 16 или 17 метров. Если не вырыл, лишали завтрака. Днем копать нельзя, жди следующей ночи, потом докопаешь, и еще 14 метров отмерят. Говорят: «Что ты ленился? Почему другие вырыли, а ты нет?». Но я-то справлялся, потому что умный был, опыта имел больше. Лопаточки-то нам саперные выдали, но что она, саперная – горсть земли и все. А тут ведь земелька на штык и глина твердая. Так вот я накопаю лопатой, а потом руками в каску и наверх. Глубина траншеи была где-то 70 см, да еще бруствер сантиметров 50 насыпали.
В ротах было человек по 40-50, а может и меньше. Ночи через две после атаки ходили на станцию Веремейки. Минометы стоят, а стрелять нечем. Как стемнеет, мы идем в Веремейки. Там дадут по минометному снаряду, а он весит килограммов 20. Сначала кажется легенький, но пройти километров 15 с ним. Кто в вещмешок, кто под мышку - так и несли. Кормили очень плохо. Хлеба давали по 500 граммов. Спасала нас соевая мука. Ведь немцы, когда отступали, взорвали на Соже все мосты. Железная дорога была разрушена. А еще стояла осень, грязь, по дорогам не пройти, не проехать.

- Тихон Калистратович, а как Вы попали в разведку?

- После первой атаки, где-то дней через пять, на наше счастье к нам приехал командир разведроты 290-й стрелковой дивизии капитан Зубков Василий Герасимович. Нас выстроилось человек 200, в основном, пополнение. К тому времени уже освободили часть Чаусского, Кричевский, Чериковский, Климовический, Хотимский районы, Брянскую и Смоленскую область, и всех оттуда бросили сюда – на реку Проня для прорыва вражеской обороны. Командир разведроты мне по плечу рукой хлоп, я во втором ряду стоял.
-Два шага вперед.
Не спрашивает ни фамилии, ни имени. А Виктор, мой брат, дальше стоял. Я думаю: «Вот хорошо бы и его хлопнули». Хотелось быть с братом вместе. Смотрю - и Виктора по плечу тоже хлоп. Вот хорошо. А со мною стоял высокий парень, мой дальний родственник, тоже с Голочевки. Он мне (Адам его звали, покойный, он здесь на Проне и погиб) говорит: «Останься со мной». А как же я останусь, что я, командиру прикажу, да и Виктора по плечу вызвали.

- А когда отбирали, не говорили, куда Вас отправят?

- Нет, никому ничего не говорили. Просто построили и начали отбор. Командир отобрал нас человек 25, не больше. Потом отвел на метров 40 в лес. Там говорит:
- Привал. Хлопцы, вы пойдете учиться.
Учиться, так учиться. А он продолжает:
- А учиться будете на разведчиков. После учёбы вернётесь сюда.
И нас сразу во главе с лейтенантом отправили на станцию Веремейки, а затем в д. Ботвиновку.

- Интересно, а как проходило обучение разведчиков?

- Здесь нас уже учили по-настоящему. Чему учили? Как языка взять, например. Каждую ночь роту делят пополам, 30 - туда, 30 – сюда, и в лес. Мы должны за ночь их найти и взять языка, а они - нас. Вот такие занятия были. Больше было борьбы: как обезоружить противника, как отнять нож, как ударить, чтобы свалился. Как вставить кляп, чтобы не кричал. Как правильно переползать, наблюдать за противником. Нам все это потом очень пригодилось. Учили нас дней 15. После вернулись мы в 290 стрелковую дивизию 374 разведроту.

- Расскажите, как Вы ходили в разведку?

- В разведку мы всегда ходили ночью, группами по 12 человек. За «языком» всегда у нас шли добровольцы. Просто приказали тебе, и ты пошел - такого у нас не было. Только добровольно! Численность разведроты не более 47-60 человек, хотя по штату положено 120.
Перед тем как идти в разведку, мы пять дней наблюдаем. У нас была стереотруба, через которую хорошо видно противника. По своей траншее ходим так, чтобы немцы нас не видели. Место выбираем любое. Или на блиндаж будем действовать, или на другой объект. А в блиндаже, мы знаем, находится 18 немцев: 6 на постах, 6 бодрствуют, 6 отдыхают. Да и у нас такой же порядок был. Мы знаем, когда они обедают, когда ходят в туалет. Блиндажи у них стояли сильные. Ведь они эту оборону на реке Проня готовили очень долго. Целые дома рыли в земле.
Наблюдать имели право пять дней, затем шли за «языком». 5 человек - группа захвата, по три человека право и лево отсекающих. Один прыгает в траншею, два наверху ждут, чтобы немцы не подбежали и не подняли шум. Старший группы бьет прикладом по голове или по шее захваченного. Главное, чтобы не убить. Случалось, что и убивали. Затем кляп в рот - и к своим.
Когда приводили «языка», нам три дня отдыха давали. Да и кормили нас в разведке хорошо. Было положено 900 граммов хлеба, а в пехоте только 500. Суп нам вкусный давали. Еще у нас было то, что мы у немцев забирали. Ну и выпивки всегда хватало. Мы ведь были элита дивизии!

- Тихон Калистратович, а как Вы воевали зимой, ведь это время тяжелое?

- Зимой мы в разведку ходили в маскхалатах, точнее, не ходили, а ползали. Автоматы перевязывали белыми тряпками. Река Проня не всегда замерзала. На поверхности воды или на льду лежали штурмовые мостики, сделанные саперами. Вот мы ползем, немцы ракеты пускают, а нас не видно.
У немцев в блиндажах стояли печки, а у нас не везде были. Иногда приходишь с задания - портянки мокрые, а сушить негде. Выкручиваешь их - и под гимнастерку: когда спишь часа 4, они немного просыхают. Валенки сушили ногами. Зимой сапог не давали. И бани мы месяцев по шесть не видели. Столько у нас вшей было, сложно себе представить. Причем у всех: и у солдат и у офицеров. Очень тяжело было.

- А как вели себя пленные немцы?

- Однажды помню - приводим мы немца. У нас была своя переводчица. Она сидит за столом в блиндаже. В этом же блиндаже маленький проход и наши нары, где мы отдыхали, и нам все слышно. Сидим и слушаем, как она переводит. Не помню её фамилии, но она была из города Горький, училась на третьем курсе, знала хорошо немецкий язык.
Спрашивает у этого фрица:
- Где ты родился?
Немец отвечает, да как оказалось, не то, что нужно. А рядом командир роты сидит:
- Что он сказал?
- Он не хочет разговаривать со мной, с какой-то девчонкой. Просит русского офицера.
- Так я же русский офицер. Хлопцы, выведите его на улицу.
Выводим. Командир роты разворачивается и как врежет ему. Немец сразу всё понял, и когда привели обратно в землянку, сразу начал всё рассказывать. Сказал, что воевал во Франции и в Чехословакии, был под Курском, а потом отступал до Прони.

- Скажите, а есть такие моменты, о которых очень тяжело вспоминать?

(Как-то сразу неспокойно стало на душе у дивизионного разведчика, повидавшего очень многое на своем пути).
- Зима 43-го была мягкая, часто были оттепели. Наши первые траншеи проходили по самому краешку леса, а это уже пойма Прони. Немецкий берег высокий, а наш, в основном, низкий. В траншеях стояло много воды, иногда даже выше колена. Мы в валенках. Так вот (долгое молчание) приходилось на дно траншеи класть своих убитых товарищей, а если одного мало, клали второго. Потом доставали и хоронили. Но это было временное явление, просто спасались от воды.

- А были случаи, когда разведрота несла большие потери?

- У нас в разведке было так – если нас пошло 12 человек, то и вернуться должно 12. Забирали и раненых, и убитых. Если не удавалось забрать, то нас за это строго наказывали.
Я помню, один раз совершали разведку боем. Что-то нужно было срочно командованию. В таких случаях идет вся разведрота одновременно за «языком». Это и называлось - разведка боем. Время на наблюдения не отводится, говорят, вы и так каждый день наблюдаете, всё знаете. А на передовой обстановка может измениться в течение часа, не говоря уже о сутках. И так нас ночью с новым пополнением (а их прибыло человек 12), совместно со стрелковыми батальонами, бросили в разведку боем. Разведчиков было человек 47. Назад вернулись не все, а, наверное, половина, может, и того меньше. И что важно, были в немецких траншеях, но даже языка не привели. А в пехоте какие потери были, об этом и вспоминать страшно!

- Здесь у нас, в Чаусском районе, недалеко от реки Проня, около деревни Быново, есть самое большое братское кладбище в районе. Выходит, на этом месте ваша рота провожала в последний путь погибших солдат?

- В основном, свозили в Быново, но хоронили и на переднем крае. Раньше, во время войны, здесь, где находится братское кладбище, находилась большая поляна. Где-то гектара два. Вот на ней и хоронили погибших солдат. Это сейчас вокруг захоронения лес большой вырос. А тогда…Во-первых, была зима. Землю взрывали, затем края ямы подравнивали, дно застилали лапками елей, складывали ряд по кругу, например головами к центру, перестилали шинелями, а затем наоборот и так пока не заполняли до верха. Затем также следующую. Хоронили в ямах человек по 10, 80, 90.
На этом кладбище, захоронено более двух тысяч солдат и офицеров Красной Армии, погибших на реке Проня в 43-44-х годах.

- Скажите, а когда Вы узнали о готовящемся наступлении в Белоруссии, т.е. об операции «Багратион»?

- Мы не знали, что готовится наступление. Все держалось в секрете. Даже офицеры и тем ничего не говорили, не говоря уже о нас. В ночь с 22 на 23 июня мы только собрались за «языком» идти, подходим к первой своей траншее. И надо уже на нейтральную полосу выходить. Тут прилетела наша авиация, повесила над первой немецкой траншеей какие-то светильники. Они очень долго горели и так светили, что мы стоим и видим, как немцы в своих траншеях бегают. А потом наша авиация стала бомбить передний край. Разворот делают и обратно на передний край противника. Смотрим - часовые раньше стояли метров 200-300 друг от друга, а тут в траншее невозможно повернуться стало. Капитан Зубков говорит:
- Хлопцы, что-то тут не то. Подождите, пойду узнаю, что происходит.
Ага, вот тогда мы и поняли, что начинается наступление.
Наша 290 стрелковая дивизия у д. Будино Чаусского района прорывала вражескую оборону в первом эшелоне.
9 месяцев на Прони провоевал, и даже ни разу не ранило. Только на последнем водном рубеже Белоруссии, около г. Гродно на р. Неман, я в первый и последний раз получил ранение.
Далее я освобождал г. Могилев, Гродно, участвовал в штурме Берлина. На Рейхстаге нацарапал свою фамилию. А Победу встретил на Эльбе.

- Тихон Калистратович, знаю, что Вы на Эльбе встречались с американцами. Расскажите, пожалуйста, как это происходило?

- Это произошло где-то в июне месяце в 45-м году. Нас отбирали по росту - не менее 171 см. А я был 172 см - прошел. Нам выдали новое обмундирование. Перед этим привели 10 коров и 10 свиней. Убили, облупили. Также рядом стояло несколько кухонь. Мяса этого наварили – яловичины и свинины. Простынями белыми из госпиталя застелили луг – вместо скатертей. Девчата бегают, мужики помогают столы накрывать. Закуска - хлеб и мясо. Так затем и ели, кто хочет - свинину, кто хочет - яловичину. Водки нам дали по полной фляжке, а в ней где-то граммов 700. У каждого была рюмочка из алюминия, в ней 150 граммов.
Перед приездом американцев нас построили. Глядим - баржа идет. Они на своей барже к нам приплыли, где-то человек 60. Хлопцы все молодые, как и мы. И генерал их приехал. Наши девчата тут им хлеб-соль преподнесли. Генерал наш подошел, поздоровался с их старшим. Им показали - вот ваша сторона, а вот наша. Сели напротив друг друга. Тогда их генерал говорит:
- Мы у вас в гостях и будем вас угощать своим виски.
А наш генерал говорит:
- Нет, товарищи, вы у нас в гостях, значит, мы вас и будем угощать. А потом и ваша очередь настанет.
Ну, мы им наливаем по полной, а у них тоже рюмки по 150. Пару слов наш генерал сказал, переводчик перевел. Выпили, закусили.
Потом они нам наливают виски. Мы тоже выпили, закусили. А потом давай песни петь. Наши хлопцы запели «Катюшу». Они подпевают, знают нашу «Катюшу». Потом свою песню запели. Ну, мы немного так подпеваем. И так еще часа два пили. А кто жадный был на это дело, так еще и потом добавляли.

- А американцы, наверное, так не пили, как наши?

- Почему? Пили. Ровно пили с нами. Где-то каждый по бутылке и выпил. Долго ведь сидели, более двух часов.

- Скажите, а сувенирами обменивались?

- Да, они нам потом давай подарки дарить. Такие маленькие флажки со звездочками.
А у меня накопилось много часов немецких, в каждом кармане. Мы ж прошли всю Германию, и у каждого было штук по 20, ведь мы их до войны и не видели. Предлагаем гостям часы, а они не хотят. А вот звездочки! Мы поснимали с пилоток, погон, отрывали пуговицы. Пилотки союзники не брали, звездочки, в основном. Но может, кто и пилотку дал, я не знаю. Лично возле меня кто сидел, отдали звездочки.
Затем команда: «Подъем!».
Мы и они поднялись. Американцы уплыли. Больше мне с ними встретиться не пришлось. Но может, кто-то из них еще живой и помнит эту встречу на Эльбе в 45-м победном году.


Скачков Тихон Калистратович. 9 мая 2008 года.

Солдаты 374 разведроты 290-й стрелковой дивизии. Декабрь 1943 года.

Река Проня у деревни Прилеповка Чаусского района. С левой стороны находился Прилеповский плацдарм, где за время декабрьских боев 1943 г. погибло более 1500 солдат и командиров 290-й стрелковой дивизии.

[Raid]

Выступление Скачкова Т. К. 9 мая 2009 г. Братское кладбище д. Быново Чаусский район.

Река Проня. Чаусский район. Немецкая траншея.

Воинское захоронение у д. Быново Чаусского района.