мемуары фронтовика Публикуется впервые

[Тот самый Михалыч]

Солдатская правда

Воспоминания о войне Петра Андреевича Зарубкина
Литературное редактирование Николая Соловьева
Как военнообязанному, мне 14 июня 1941 года принесли повестку, где говорилось, чтобы явиться в военкомат с вещами и продуктами. Этого еще не хватало, от троих детей, а они были один другого меньше.
Проводила меня моя Мария Ивановна до станции Болшево, всплакнула, да и как не всплакнуть. Я ее успокаивал, дескать забирают на два месяца, на учение, скоро, стало быть, вернусь. В тот же день прибыли мы в город Наро-Фоминск, в 14 танковую дивизию, где и начались с нами, новобранцами, обычные солдатские занятия. Прошла неделя, в воскресенье 22 июня нас построили и с песнями отправили в клуб, кино, помню показывали «Три сестры». После того, как зажегся свет, на сцену вышел наш комдив и объявил ошеломляющую весть. «Товарищи! Говорит, немецкие войска перешли нашу границу». Как водится, начали митинговать. Говорили, что немцев мы быстро выгоним с нашей территории. Затем нас построили и объявили, что те, кто хочет попрощаться с родными и живет недалеко, могут съездить на родину на несколько дней. Тех, кто не хотел смотреть на слезы родных, в их числе был и я, снова построили и стали опрашивать, кто какую имел специальность. Спросили, строил ли кто мосты. Тут я ухватился, вышел вперед, но сказал, что больших не строил. «Ничего, - ответил мне незнакомый капитан, научим строить и большие». Так началась моя служба в понтонном батальоне 14 танковой дивизии. Нас переселили из казарм в близлежащий лесок в огромные палатки.. Там мы получили обмундирование, приняли присягу – и по машинам! Это было 25 июня. Прощай Наро-Фоминск, прощай жена, прощайте дорогие дети.
Мы ехали на Запад. И чем ближе мы становились к фронтовым линиям, тем заметнее и тревожнее были дни. Недалеко от Витебска, на реке Западная Двина наши танки готовились к переправе. Мост был взорван, и нам была поставлена задача навести переправу для нашей 14 дивизии. Здесь я впервые увидел высоко в небе немецкий самолет- разведчик, который у нас называли рамой. Наш берег был густо заставлен техникой. Танки, грузовики, тягачи с пушками, много лошадей. Как только разведчик улетел по берегу волной прошла команда «окопаться». Я выбрал место на пригорке рядом с танком КВ, выпросил у танкистов большую привычную лопату, и стал копать себе щель. Ко мне присоединились еще трое саперов с нашей роты. Закопались примерно по плечи, и тут повсюду послышались крики «Воздух». Началась бомбежка. Штук пятнадцать немецких бомбардировщиков один за другим пикировали на наши позиции. По ним стреляли из винтовок, пулеметов, даже наганов, но самолетам это не вредило. Я увидел с дна окопа, как прямо на нас падает самолет, будто бы остановившись в воздухе, сбросил две большие бомбы. Я присел и закрыл голову руками. Раздался страшный взрыв, полетели огромные куски сухой глины. Если бы я не положил винтовку поперек окопа, то был бы припечатан в этой яме навечно. Однако глыба, упав на винтовку, раскололась на несколько кусков, что меня и спасло. Наконец бомбежка кончилась, но самолеты не улетели, а по-прежнему пикировали на наш берег, ведя огонь из пулеметов. По брустверу нашего окопа прошлась ровная строчка пуль. Однако никого не задело. Тут и обстрел закончился, отовсюду стали вылезать красноармейцы. Несли убитых. Раненые, кто мог, шли сами.
Смотрю, а на том берегу появились немцы. Огромные грузовики, броневики, несколько танков. Мы открыли огонь. Заработали максимы, хлопнули сорокапятки. Я видел, что пару раз попали удачно. Раскидало группу немцев, загорелся грузовик.
Но немцы не отступили, стали отвечать. У них и минометы оказались, а это не лучше бомбежки. Вскоре наше командование решило отвести наши войска подальше от берега, чтобы неприятель их не видел. Так началось отступление от Двины до Днепра. Шли под постоянными бомбежками, теряя людей и технику.
Враг был сильный и опытный. Что скрывать, наше командование растерялось. В окопах вполголоса поговаривали и о предательстве. На Днепре наш батальон получил приказ навести мост на другой берег. Это была старинная Соловьева переправа в смоленской области. Мост наш батальон сделал. Хоть и ненадолго. Но сам, как воинская часть перестал существовать. Танки дивизия тоже растеряла, и нас стали называть 64 отдельным понтонным батальоном.
В августе 41 года при бомбежке меня оглушило. Контузило и засыпало в окопе. Спасибо откопали меня быстро и отправили в госпиталь. Когда немного оклемался и перестали дрожать руки я стал понемногу ходить. Хотели меня отправить в роту выздоравливающих, но я наотрез отказался, Оттуда была одна дорога – в маршевую роту, и в пехоту, а это была верная гибель. Стал проситься в свой батальон.. мне пошли навстречу, я получил справку и направление в свою часть с печатью. Но где мой понтонный батальон, я не знал. Однако мне снова повезло. Едва я добрался до дороги, как рядом остановилась наша батальонная полуторка. В кабине, кроме шофера сидел мой земляк, старшина. Он меня узнал и приказал остановиться. Поэтому уже к вечеру я уже обнимался со своими старыми друзьями. Меня накормили, и я уже стал примериваться, где бы залечь спать. Но приказали построиться, и мы узнали. , что нужно отходить, чтобы не попасть в окружение. И когда стемнело, остатки батальона неровной колонной уже шли по старой заросшей просеке через лес. Вел нас пехотный старший лейтенант. У него была карта и был компас. Нам было приказано не шуметь. Часто то справа, то слева в лесу вспыхивала стрельба. Но мы упрямо шагали вперед. Я еще не восстановился после контузии полностью, и постепенно стал отставать. Решив передохнуть и переобуться, я отошел немного в сторону. Уселся на здоровенную поваленную березу, но только стянул первый, насквозь промокший ботинок, как где-то близко прозвучала автоматная очередь и в небо над просекой полетели розовые яркие трассеры. Я замер, через несколько минут очередь повторилась. Тут уж я стал присматриваться, откуда стреляют и почти сразу увидел немецкого солдата метрах в сорока от меня. Он стоял за деревом и постреливал в воздух в том направлении, куда ушел мой батальон. В небо красиво так, выписывая восьмерки, улетали разноцветные огоньки Я замер. Но потом понял, что немец меня не видит, и медленно подтянул к себе свое оружие. Вставил в винтовку два патрона, положил ствол на крепкую ветку и стал прицеливаться. И как только немец поднял автомат к плечу, я выстрелил. Немец дернулся, как-то неловко отбросил автомат и беззвучно сполз под дерево. Думаю про себя, надо бы сходить к нему, оружие забрать, документы, а страшно. Вдруг он еще жив. Да и не ходят немцы по одному, ночью, да по лесу. Полчаса я на той березе просидел, вглядываясь и вслушиваясь. А потом поднялся и – откуда силы взялись – побежал догонять своих. Догнал я их уже когда рассвело – они тоже на отдых встали. Про немца своего я никому не сказал, доказать-то нечем. Да, по-моему никто и не заметил, что пару часов меня не было. Так и стал я опять в своем родном батальоне, во второй роте служить. На реке Днепр около городка Дорогобуж мы продержались до августа 1941 года., занимаясь нехитрой саперной работой. Копали траншеи, строили блиндажи, чинили дороги. Все это под обстрелами и бомбежками. Несли, конечно потери. В один из налетов пропал мой друг и земляк Сашка Медун. Никто не видел, куда он делся. А потом ротный нам рассказал, что Сашка под видом раненого смог добраться до города и уехать на нашу родину, к родителям. Кто-то его заметил и донес, Сашку увезли. И больше я ничего про него не слышал. А мы продолжали служить. Однажды мы построили большой крепкий блиндаж, поставили и разожгли буржуйку и тут же повалились спать. Недолго нам удалось поспать – прозвучала команда строиться с оружием и вещмешками. Построились еще затемно, и шагом марш. Командовал остатками нашего батальон теперь какой-то капитан-танкист в перевязанной головой. Наших командиров уже наверное, не осталось ни одного. Капитан вел нашу небольшую команду краем огромного поля. Вскоре слева показались крыши какой-то деревни. Прошли еще немного и вдруг оттуда послышалось наше «Ура» и вспыхнула беспорядочная стрельба Мы остановились без команды, снимали с плеча винтовки. Команду нам дал все тот же раненый капитан-танкист. «Налево! В атаку, направление на деревню, , бегом марш! Бегом никто не побежал. Мы и так смертельно устали. Но к деревне пошли, сами по себе рассыпаясь цепью. Танкист шел с нами, не подгоняя. Мы тоже молчали, еле передвигая ноги. Идти по раскисшей пахоте было тяжело, но по нам пока не стреляли. В деревне шел бой, а наше войско как будто еще не заметили. Так мы дошли до небольшого ручья на самой околице деревушки. Тут по нашему правому флангу стегнули пулеметные очереди. Вместе со всеми я повалился на землю. Левее меня на земле лежали трое бойцов – расчет станкового «максима». Огня не вели, просто прятались за кучами почерневшей картофельной ботвы. Я тоже закопался в ботву. Но тут появился наш капитан. Он пробежал вдоль цепи и упал на землю рядом с пулеметчиками. Я не мог слышать, что он им приказывает, но капитан показывал рукой куда-то за ручей. Пулеметчики втроем подняли свое тяжеленное оружие и пошли медленно- медленно, но на берегу ручья остановились. Капитан приказал мне и еще одному бойцу, который оказался рядом помочь им. Конечно, мы этого делать не хотели, однако уже были случаи расстрела бойцов за невыполнение приказа, и про них нам рассказывали командиры. Я и незнакомый красноармеец подбежали к пулеметчикам. Те уже разобрали максим на четыре части, и передавая их из рук в руки, мы впятером быстро перебросили их на другой берег неширокого, но топкого ручья. Стрельба в деревне стала реже. Пулеметчики пошли выбирать себе позицию, а я решил подняться к деревне, где может, найду место, где можно было бы если не обсушиться, то хотя бы выжать насквозь мокрое мое обмундирование. Продрался через кусты, что окружали ручей и оказался перед деревенскими огородами, за которыми виднелись сараи и стены изб. Ни наших бойцов, ни немцев я не видел. Хотел было уже вернуться к пулеметчикам, но решил с одной уцелевшей на огороде грядке надергать морковки. Эта морковка меня и спасла. Внезапно за избами взревели моторы и снова вспыхнула стрельба. Затем, опрокинув забор и подминая кусты смородины, с улицы высунулась морда танка с короткой пушкой. Танк раздавил собачью будку, повалил небольшую яблоню и вдруг звонко так выстрелил из пушки, затем стрекотнул из пулемета. А по бокам танка, огибая его, уже вбегали на задний двор деревенской усадьбы люди в характерных касках и мышиных шинелях. Я машинально вскинул ружье и выстрелил. За моей спиной тоже затрещали выстрелы. Немцы встретив даже такой жиденький отпор, дружно побежали обратно за танк, причем одного волокли за руки.
Я тоже бросился бежать но другую от немцев сторону. И был не один. Со мной сквозь кусты продиралось еще человек пять. С танком нам было воевать нечем. У нас даже гранат не имелось. Опять продрался через и выбежал на берег ручья. Краем глаза успел заметить свежую воронку, опрокинутый пулемет, рассыпанные ленты и два неподвижных тела. «Эх, не успел я вам морковки принести» – подумал я., и побежал дальше, нагибаясь, чтобы меня не заметили из деревни. Там еще стреляли, но все реже и реже. Вскоре я выбежал за околицу и увидел вдалеке, на краю небольшой березовой рощи что-то. вроде строя наших красноармейцев. Я обрадовался и припустил к ним. На занятую немцами деревню я уже не оглядывался.
В этой роще действительно собирались все. кто уцелел после боя в этой деревне. Командиров не было. Никто не хотел брать на себя командование над разбитым войском. Бойцы сами разбирались на небольшие группы: по землячеству, по роду войск, даже по возрасту. Некоторые потеряли оружие. Но все понимали, что мы в окружении, и спасение видели только в том, чтобы пробиться к своим. Группы сколачивались и постепенно куда-то уходили. Я тоже недолго оставался один. Прибился к троим саперам, но не из нашей дивизии. У них была крестьянская телега и заморенный мерин. Еще вчера саперы везли на ней двоих не могших идти раненых, но ночью оба умерли. Мы похоронили их еще до рассвета. Откуда-то мы знали, что недалеко от нашей рощи проходит железная дорога. После недолгих поисков мы выехали к ней прямо через лес и поехали по проселку на восток. Нарубили веток и закрыли ими почти всю телегу. Через час увидели разбитый и сваленный по откос эшелон. Людей вокруг не было, однако две свежие большие братские могилы говорили о жертвах. В одном из товарных вагонов мы собрали полтора мешка овса. Накормили лошадь, сварили в котелке и себе. Так мы шли до вечера. На телегу не садились, шли пешком. Но каждый из нас понимал что долго такое путешествие не продлится .Я догадывался, что саперы хотят просто пересидеть войну в какой-нибудь деревне или хуторе. Двух здоровых мужиков, да еще со своим конем примут везде. У одного из своих попутчиков я углядел в кисете с табаком немецкую листовку с пропуском в плен. Я боялся, что мне просто стрельнут в спину, но обошлось. Расстались мы следующим утром. Один взял лошадь под уздцы и повел через редколесье куда-то в сторону. А второй сказал мне – Ты за нами, парень, не ходи. Дальше мы сами. Мы тебя не знаем, и ты нас не видел. И ушли. А я еще долго сидел возле огонька в ямке. Не хотелось никуда идти, однако голод гнал меня на восток. К вечеру я вышел на край огромного скошенного поля и увидел, что навстречу мне идет кто-то и ведет за рога велосипед. В сумерках я не разобрал кто это, поэтому сунулся в кусты м затаился. Когда человек подошел поближе, я понял, что это свой, красноармеец. Тут я вышел на тропку. – Здорово, служивый- говорю – немцы далеко7 -Далеко. Здесь точно нет. – А Москва?
- Что Москва?
В порядке Москва. Стоит себе воюет. Да ты жрать, наверное хочешь?
Дал он мне немецких галет большую коробку, сигареток немецких полпачки. Гляжу а у него и велосипед трофейный. Красноармеец сказал, что их часть фашистский обоз отбила.
Таким образом с 6 октября из района Вязьмы, вышел я в район Звенигорода 21 октября. Вместе с бойцом я дошел до штаба. Тут меня отправили в формировочный лагерь, куда собирали всех, кто из окружения. Разбирали по родам войск. Понтонеров оказалось трое. Нам объяснили куда идти – в штаб инженерно-технических войск, а он находился в 18 километрах, насилу дошли. Тут мне опять повезло : встретил вдруг нашего почтальона. Он сказал, что как раз в наш батальон едет. Ну и я с ним в машину залез, и через час был уже в своем расположении. Доложился кому следует и отправился в свою роту. Там нашлись люди, которые меня помнили, хоть и осталось их совсем мало. Меня отвели в землянку с печкой, с кухни прислали целый котелок пшенной каши. Старшина нашел ботинки б\У, но куда лучше моих, солдатские шаровары, обещал и шинель достать взамен моей прожженной у костра. Пришел и младший политрук, расспросил меня обо всем. Но я вины за собой никакой не знал, ничего не скрывал. Вышел с оружием, с документами, в роте меня признали. И как опытного, обстрелянного бойца сделали меня командиром отделения или как у нас говорили – «расчета». В расчете восемь человек, я девятый.
В деревне Ильинское под городком Звенигород мы не задержались. Перекинули нас в верховья Волги, в село Спиридово, где нас расквартировали по колхозным домам. А я про эти места еще до войны слышал от моей жены Маши, которая была отсюда родом. И вот однажды разговорился с нашей хозяйкой, а она и спрашивает – « как жену-то зовут? « Так Маша Калашникова. « Господи, хозяйка аж охнула, - она ж моей лучшей задушевной подружкой была». Вот оно как бывает.
Начались тут расспросы. Я ей все рассказал. А у хозяйки муж тоже саперах служит, разрубил себе ногу топором , так ему теперь самострельство приписывают, разбирательство идет.
Задача наша была – навести понтонный мост через канал Волга -Москва. Пришлось взрывать лед, чтобы сделать опоры для моста, который мог бы выдержать танки Мороз стоял за тридцать градусов. Так тяжело нам не было ни до этой стройки, ни после ни разу. Но мы нигде подолгу не останавливались. Сделаем свою работу, наведем переправу и нас перекидывают дальше.
Следующий мост мы строили уже в Калужской области через реку Угру около города Юхнов. Там нас пополнили личным составом Четверых бойцов дали в мой расчет. Двое были люди обстрелянные, из госпиталей. и двоих дали совсем мальчишек. Дали нашему батальону и новую матчасть. Но получать ее отправили нас в на верфь город Муром. Понтоны были еще не готовы, и две недели мы работали на этом заводе вместе с гражданскими. Получали мы свой паек и делили его со всеми. Когда понтоны построили, мы немного потренировались в заводском затоне, а потом снова эшелон. На этот раз нас отправили под Сталинград, на Волгу. Ширина реки в том месте, где нам приказано строить мост, была около километра. Наших понтонов не хватало, их приходилось растягивать на толстых тросах, а промежутки заполнять настилами из бревен и досок, так чтобы грузоподъемность моста составляла 10 тонн. Но первыми через свежий построенный мост прогнали огромное стадо овец. Потом мы узнали, что их было 12 тысяч голов. Месяц после этого мы питались бараниной. Но этот мост простоял недолго. Вскоре приказали его разобрать и и заново построить, но уже на Волге, ниже Сталинграда. Готовилось окружение 6 армии Паулюса. Мы, Конечно, ничего об этом не знали.
И вот в шесть утра 19 ноября загрохотало. Через наши головы летели к противнику огненные стрелы «катюш, . шестидюймовые снаряды тяжелой артиллерии РГК. Артподготовка длилась больше двух часов., а часам к трем дня румыны начали сдаваться в плен. Толпы их бегом гнали через мост в тыл наши кавалеристы. Но и здесь недолго простоял наш мост. Вскоре пришлось его разобрать и погрузить на огромные американские грузовики. На них нас перебрасывали на Украину. Еще в дороге мне присвоили звание сержанта, а на следующий день я заболел малярией. Этой мучительной болезнью хворали многие. В горячке я проехал всю Украину. Запомнилось только огромное поле, забитое немецкой брошенной техникой. Машины, танки, пушки, минометы на колесах, разломанные телеги. На поле уже копались наши трофейные команды. выбирая, что еще может пригодиться. Мы тоже поснимали с техники тросы, которых у нас все время не хватало. Это было под городом Корсунь. А от лихорадки я пришел себя в городке Сорока, что в Молдавии, на реке Днестр. На дорогах было множество неприкаянных румынских солдат развалившейся армии. Наш военком сказал, что у румын сменилась власть, и теперь румынская армия стала нашей союзницей. Но воевать румыны не хотели вообще. Как-то навели мы мост на какой-то небольшой речке На том берегу сидело в окопах румынское подразделение и сдерживало наступление немцев и венгров. Румыны вяло отстреливались, но чувствовалось, что они не настроены биться на этом рубеже. Поступил приказ готовить мост к взрыву. Мне и еще одному бойцу наш взводный велел взять два ящика взрывчатки и уложить их на середине моста. В ящике 10 килограммов. , да катушка с проводом, отдельно взрыватели. Бежим мы посту втроем – взводный, лейтенант , с нами пошел По нам стреляли т ли немцы, то ли венгры, то ли румыны. Добежали. Сбросили ящики, приладили взрыватели, закрепили провод и бегом обратно. Чудом все остались целы. Румыны из окопов повылезали, забегали по берегу К мосту вышел наш офицер, которого к румынам назначили, кое как загнал их обратно. За это операцию наградили меня медалью « За боевые заслуги».
Наш 2 Украинский фронт маршала Малиновского продвигаясь вперед окружил Будапешт. Враг не сдавался. а. наших парламентеров расстреляли. За это Бомбили наши город нещадно, переложив ответственность за разрушения на вражеское, не желавшее сдаваться командование.
Наш батальон в это время наводил паромную переправу через Дунай южнее Будапешта. Катер таскал большой паром на тридцать тонн. Мое место было на корме катера, смотреть за креплениями тросов.
Немцы о нашей переправе знали, и чтобы нарушить ее пускали по течению специальные плавающие мины. Одна такая мина налетела на нос катера. Меня будто широкой доской шарахнуло, и я полетел в стылую декабрьскую воду. Те из нас, кто работал непосредственно на воде, всегда снимали шинели, каски и противогазные сумки. У меня была кургузая, но удобная телогрейка, но спасла меня полупустая бочка из-под машинного масла зачем-то обмотанная обрывком тонкой цепи. На этой бочке, цепляясь за цепь я продержался до подхода лодки с нашими понтонерами, которые втащили меня в лодку и дали глотнуть кислого вина. Этого вина в Румынии было много. Кроме вина нам из Молдавии поступало и пополнение. Это были наши советские люди, которых оккупировали немецко-румынские войска. Некоторые даже и послужить в их армии успели. В мой расчет тоже прислали двоих. Один, долговязый и тощий парень по имени Миша по-русски говорил плохо, но сразу пришелся к нашему двору. Он был смешлив и улыбчив, безотказен, не чурался никакой работы. Тем более трагичной нам всем показалась его нелепая гибель. В тот вечер я назначил его в очередь на пост возле наших понтонов, и сам отвел его на место, сменив уже пожилого русского рядового понтонера Трофима Кузьмича. Но не успели мы с Кузьмичом дойти до нашей кухни, как на посту раздался выстрел. Мы кинулись обратно Туда же бежали и офицеры батальона.
Миша лежал на траве в луже крови с пробитым гпулей орлом. Он еще сжимал в руках свое оружие – трофейный карабин « маузер». Учинили следствие и выяснили, что немецкий карабин имеет очень слабый спуск. И, если патрон в стволе, срабатывает при малейшем ударе прикладом о землю. Все, кто хотел, мог лично в этом убедиться. Виноватым все одно оказался я. Не проверил оружие у своего подчиненного, не требовал дисциплины. Меня вычеркнули из списка представленных к награде и разжаловали обратно в рядовые. Но командиром отделения оставили. Медаль « За взятие Будапешта» меня догнала много позже, а звание вернули недели через две.
Наш батальон ехал на американских и трофейных машинах вдоль прекрасной реки Дунай. В воздухе все отчетливее пахло Победой. Навстречу нам шли колонны голодных безоружных немцев, а по обочинам двигались тридцатьчетверки. В каждом селении у дороги стояли столы большими кувшинами с вином, раздавалась музыка, прямо на машины летели ранние цветы. Мы и не заметили, что пересекли где-то границу и оказались в Австрии. Оттуда нас вернули в Венгрию, а потом и в Чехословакию. 9 мая застало нас на марше. Тут же батальон свернул в небольшой лесок и остановился на поляне возле рыборазводного пруда. Мы эту рыбу ловили. жарили. Накрыли столы и весь вечер и ночь гудел лес от песен. Но утром дисциплинированно залезли в машины, погрузив и тех, кто не смог подняться на ноги. Ехали долго. Тут и настигло меня письмо из дома с известием, что скончалась от истощения моя самая маленькая дочка. Не смогла жена моя всех троих уберечь без меня. Она изо всех сил билась. Парнишек постарше выходила, а дочка слабенькая была, не получилось. Обо все этом я плакал, не стесняясь в эшелоне, везущим меня через Румынию, Молдавию, Украину домой в Подмосковье.
В Москву на Казанский вокзал, прибыли рано утром 30 ноября. Я быстро перебежал площадь, тут же подошла электричка в моем направлении и уже через три часа я подходил к нашей большой рабочей казарме еще царской постройки, там у нашей семьи была большая комната. Открыл общую дверь, за ней все та же деревянная лестница. По этим ступеням четыре с половиной года назад я уходил на войну. А вернувшись, не могу подняться по ним к себе на третий этаж не могу, ноги не идут.
Дошел! Постучался. Открыла соседка. Спрашиваю
– Хозяйка- то где? «Должна быть дома.
А тут она сама из нашей двери выглядывает И сразу в крик, в слезы: Узнала! Сыновья за нее прячутся, не понимают пока ничего.






.