О доблести и глупости в РИА

[Тот самый Михалыч]

Отрывок из летописи Елисаветградского гусарского полка
Граф Д. Остен-Сакен



... Полковое ученье с нелепыми, ни к чему непригодными построениями, например: Десяти-эскадронный полк идет повзводно: справа "стройся направо и повзводно налево кругом заезжай. Марш-марш". И еще нелепее: Десять эскадронов стоят развернутым фронтом. "Перемена фронта и флангов". "Задняя шеренга отступи", "по четыре направо. С места марш-марш". Первый взвод делает левое плечо кругом; полк несется во все лопатки; заносливые лошади уносят; пуговицы рейтуз сверх чакчир у правых фланговых отделений рвутся; рейтузы болтаются, и когда 10-й эскадрон заедет: "стой во фронт". И полк стоит задом наперед. Увечных подбирают наряженные пешие, относят к лазаретным фурам и отвозят в лазарет.
Были в ходу и практические походы, обыкновенно следующие: полк выступает из Елисаветграда во взводной колоне чрез миргородскую заставу. "Авангард, арьергард и боковые патрули, выезжай!" Головной взвод отделяется рысью шагов на сто вперед, имея пред собою унтер-офицера с двумя рядовыми; последний взвод делает то же в обратном порядке. Фланговые каждого взвода обеих шеренг отъезжают вправо и влево, и полк следует в деревню Черняковку, четыре версты от Елисаветграда, к гостеприимному, очень симпатичному помещику, Ивану Александровичу Соколову, где приготовлен прекрасный вкусный обед для офицеров в доме и сытный обед для нижних чинов на поле. Полк возвращается тем же воинственным порядком. Этим ограничивались аванпостная служба и маневры.
В том же году, отец мой повел Елисаветградский полк в поход под Аустерлиц, где в этом несчастном для нас сражении, при совершенном поражении союзных русско-австрийскихъ войск, полк находился на правом фланге, под начальством генерал-адъютанта Уварова.
Многие полагают невозможным остановить опрокинутую конницу. Без влияния начальника, приобретенного любовью и уважением, это действительно невозможно. Но есть исключения. Отец мой повел свой полк в атаку на французских кирасиров (по тогдашнему обыкновению в одну линию). Французские кирасиры раздались направо и налево, открыли батарею, которая встретила гусаров картечным огнем, и они были опрокинуты. Отец мой, любимый полком, скоро остановил его, привел в порядок и повторил атаку. Французы повторили тот же маневр: опять встретили картечью, гусары снова опрокинуты. Отец мой, во второй раз тщетно усиливавшийся остановить бегущих, преследуемый французскими латниками, остановил лошадь и сказал своему адъютанту Мердеру: "Не стану больше срамиться!" Они были окружены французскими латниками до пятидесяти человек и стали отражать наносимые удары. Кивер отца моего был сбит и отрублена часть затылка, почти до мозга. Мердер получил три раны в голову. Их стащили с лошадей и повлекли назад. Отца моего тащили за подсумок и как он, от старости и истощения сил, не мог бежать, то его кололи палашами в спину, нанеся четырнадцать ран; подсумок оборвался и отец мой упал ниц.
Между тем, в полку заметили отсутствие шефа. Поручик Сотников, необыкновенный силач, разгибавший две подковы, закричал: "Кто хочет со мною выручить шефа"? За ним поскакали шесть гусаров и камердинер отца моего. Мгновенно догнали они латников и началась кровавая сеча: один Сотников своеручно положил на месте шесть человек.
Вот образчик тогдашнего младенческого понятия об образовании войска.
Чистота оружия, амуниции и одежды была поразительная, оружие и все металлические вещи блестели от наведенного на них полира - тогдашнее выражение, что, разумеется, приносило много вреда оружию. При осмотре ружей, сильно встряхивали шомполом, чтобы он, ударяясь о казенную часть, производил звук как можно громче. Езда и выездка лошадей были в совершенном младенчестве. Лошади носили, были совершенно непослушны, поодиночке не выходили из фронта. Много было лошадей запаленных и надорванных.
Гусаров учили стрелять из карабинов залпами. (!) В цель очень редко, и то глиняными пулями.
Вот забавный образец военных маневров.
На выгоне у Вилкомира был курган. На нем ставили бочку водки для солдат и много вина и разных напитков для офицеров. Полк, в пешем строю, с заряженными карабинами, брал курган приступом, с беспрестанной пальбой и с криком, ура! и, достигнув цели, начинал попойку. Тем и оканчивался маневр (*) .
Пьянство между офицерами было развито в сильной степени, но не одиночное, которое считалось развратом, а гулянье общее. Напитки менялись. Некоторое время пили шампанское; когда надоест, употребляли жженку, потом липец, ковенский мед - по червонцу бутылка - очень крепкий напиток, пунш, какую-то мешанину с сахаром из портера, рому и шампанского; когда и это надоест, то пили виленскую мятную водку. Каждый напиток употреблялся по нескольку месяцев.
Попойка жженкою принимала всегда воинственный вид: в комнате постланы ковры; посредине на полу, в каком-нибудь сосуде, горит сахар в роме, что представляет костер дров на бивуаках; кругом сидят в несколько рядов пирующие, с пистолетом в руке; затравки залеплены сургучом. Когда сахар растаял, вливают в сосуд шампанское, жженкою наполняют пистолеты и начинается попойка. Музыканты, трубачи и песенники размещены в других комнатах или на дворе. Непостижима слепота, постигшая начальников и влиятельных лиц, тогда как превосходное целесообразное боевое образование суворовских войск было в свежей памяти. И несмотря на всю эту нелепость, русские войска совершали подвиги едва вероятные.
Но во всем этом безобразии была и светлая сторона: чинопочитание и дисциплина, развитые вполне до поразительности. В самое время разгула пирующих, когда обыкновенно происходят изъяснения в любви и целованья, начальник, по капризу, надуется и примет грозный вид: все встают; пьяный начальник делает выговор пьяному подчиненному, иногда отправляет на гауптвахту; подчиненный с кротостию агнца повинуется, не смея возразить ни одного слова; говорит: "виноват..." и отправляется на гауптвахту. Скоро после того начальник смягчается, просит всех усесться и повторяется невинное занятие. В нашем полку не было примера нарушения чинопочитания и ослушания. Я не могу не упомянуть об одном шутовском занятии в эскадроне ротмистра Турчанинова, расположенном в местечке Шатове, во время квартирования Елисаветградского полка в Вилкомире. Ротмистр Турчанинов, в веселом расположении, любил совершать службы как бы в виде священника. Вот его любимое занятие: подпоручика Ицкова напоят мертвецки-пьяным, надевают на него саван, кладут в ящик, ставят в руки свечку. Турчанинов в рогожной ризе отпевает его. Эскадрон, с зажженными сальными свечами в карабинах, сопровождает покойника на холм близ местечка. Ящик с Ицковым ставят на курган, и оканчивают отпевание - бессознательное святотатство - и возвращаются домой. Ицков, проспавшись и отрезвившись к свету и продрогнув до костей, в саване, полным бегом, через местечко возвращается домой.
Была еще одна черная сторона: безжалостное, тиранское обращение с солдатами. Не только за преступления и проступки, но и за ошибки на ученье наказывали сотнями палок. На ученье вывозили палки, а если нет, то еще хуже: наказывали фухтелями и шомполами по спине. Много удушливых и чахоточных выходило в неспособные. И все это против проникнутого благочестием, повиновением, преданностью, готового на всякое самоотвержение русского солдата - идеала воина!
Жестокость доходила до невероятного зверства. При производстве в офицеры из сдаточных, некоторые начальники скрывали полученный о том приказ, придирались к произведенному, наказывали его несколькими сотнями ударов палками, чтобы, по их словам, у него надолго осталось в памяти.
Юнкера были изъяты от телесного наказания, но для них придумали не менее телесные наказания: ставили под ружье или карабины т. е. на каждое плечо клали по ружью, которые наказываемый держал руками довольно близко от отверстия дула, и за спиной накладывали на эти два ружья еще по нескольку ружей.
Я чувствую всегда невыразимую грусть при воспоминании об этом темном времени.
... Взятый в плен раненым в бородинской битве, лейб-эскадрона Елисаветградского полка рядовой Самусь, высокий, стройный, сметливый и блистательной храбрости, явился к графу, как начальник трехтысячного партизанского отряда, им самим собранного из крестьян окрестных деревень. Бежав из плена, Самусь нашел местность близ Колоцкого монастыря весьма выгодною для партизанских действий, и предложил крестьянам составить отряд, нападать на проходящие по операционной линии неприятельские обозы и команды, вооружив себя неприятельским оружием и патронами, которые они, во чтобы то ни стало, должны отбить у неприятеля. Сначала нападал он на малые команды, и когда оружия и патронов было достаточно и отряд его возрос до 3,000 ратников, то он, сосредоточивая войска свои по звону колоколов, нападал уже на значительные команды и один раз разбил наголову целый батальон. Строжайшая дисциплина была им введена в отряд и неповиновение не имело места.
.... Самусь имел также свою гвардию, в числе одной пехотной роты, шутовски одетую, которую он в строю представил Милорадовичу: французские пехотные мундиры, панталоны с штиблетами сверх лаптей, медные латы французских кирасиров, крестьянские шапки, пехотные ружья и сумы... Я был очевидным свидетелем этой приятной и комической сцены.
Герой Самусь просил графа послать с ним доверенное лицо в леса, пересчитать убитые отрядом тела. Поверенный насчитал до 3,000.
Граф Милорадович произвел Самуся в унтер-офицеры, наградил знаком отличия военного ордена, и, по представлению графа, Самусь скоро был произведен в офицеры.
"Военный сборник", 1870, 10,