Заветный утёс

[Raid]

Сергей Смолянников

ЗАВЕТНЫЙ УТЕС


Неприступный, непокоренный, легендарный, Черноморская твердыня, Заветный Утес… Все эти эпитеты – не что иное, как прославление подвига Героев Севастополя во время его второй героической обороны. Приближается светлый день календаря – 9 мая 2010-го, когда все народы бывшего Отечества будут отмечать 65-летие Великой Победы. А для города Славы и города, достойного поклонения, Севастополя, это двойной праздник – и день всеобщей победы, и день освобождения. И праздник этот, действительно, со слезами на глазах.
Немного в мире городов, которые одним только своим существованием вписали свое славное имя во всемирную историю. Про такие города принято говорить, что они города славы. И одним из таких исторических форпостов является город-герой Севастополь, имя которого так и переводится – город славы. 226 лет прошло с той поры, когда на берегах святого Херсонеса появился город, вошедший в историю своим героическим именем и подвигами его жителей. Неприступный, как гранит, говорили о нем враги. И это так, ибо каждый камень этого города – заветный. Да, именно так, заветный, ибо завещает нам свою историю.
Тяжелая и долгая борьба России за выход к Черному морю успешно завершилась, и Крымское ханство переходило под покровительство России. Командовавший русской армией в Крыму Александр Суворов по достоинству оценил военно-стратегическое значение прекрасной бухты, на берегах которой через пять лет, начнется строительство города и порта. В 1778 году он разместил у Ахтиарской бухты свои войска. Полководец высказал убеждение, что именно здесь надо создавать базу военного флота, который обеспечит безопасность южных морских рубежей России. «Подобной гавани, – писал Суворов, – не только у здешнего полуострова, но и на всем Черном море другой не найдется, где бы флот лучше сохранен и служащие на оном удобнее и спокойнее помещены быть могли». Манифестом Великой Екатерины от 8 апреля 1783 года Крым, Тамань и правобережье Кубани были присоединены к России, а уже 14 июня было объявлено о строительства военного порта Севастополь. С ликвидацией Крымского ханства Турция лишилась базы своей агрессии в Северном Причерноморье. Победа России в войне создала объективные предпосылки для усиления борьбы против турецкого владычества над народами Болгарии, Румынии, Сербии и других стран.
С этой даты началось героическое летоисчисление Севастополя. Для всемирной истории 226 лет срок незначительный, но для Севастополя этот срок имеет всемирное значение. Одни историки считают, что в эпопее Севастополя были две обороны: 1855–1856 и 1941–1942 годов. Другие же считают необходимым добавить малоизвестные страницы обороны Севастополя войсками Врангеля в ноябре – декабре 1920-го.
Но тем не менее две обороны черноморской твердыни навечно вписаны золотыми буквами в историю Отечества. И поныне Севастополь является единственным городом в мире, в честь обороны которого выпущены две медали. Герои Севастополя это не только сотни тысяч солдат, матросов и жителей города, это и конкретные герои, имеющие свои имена и фамилии. Сотни писем, поэм и стихов, посвященных этому городу славы, его защитникам, также тому подтверждение. А полотна художников Рубо, Герасимова, Дейнеки… Две песни о Севастополе стали символами мужества города-героя и города-красавца. И если «Севастопольский вальс» Листова и Рублева ныне ассоциируется с мирной послевоенной жизнью города, то «Заветный камень» Жарова и Мокроусова стал реквиемом последним защитникам Севастополя в июле 1942 года на 35-й батарее.
И эта же песня стала гимном для семьи киевлян Лещенко, гимном всей жизни. С ней с первых и до последних дней войны, от матроса до командира, прослужил комбат А.Я. Лещенко.
Ведь Алексей Яковлевич Лещенко и был тем последним комбатом легендарной 35-й батареи, который в бессознательном состоянии был переброшен (в прямом смысле этого слова) своими матросами на последний уходящий морской охотник. А перед убытием на кавказское побережье он сказал своим подчиненным, что они обязательно вернутся в Севастополь, вернутся на свою батарею, а как подтверждение своих слов – взял кусочек бетона с казематов, которые по его приказанию были взорваны вместе с башнями. И комбат выполнил свою клятву – 11 мая 1944 года вместе с женой (которая была на последнем месяце беременности) и оставшимися батарейцами он прибыл на останки своей родной 35-й. Ни его с женой, ни его батарейцев не остановили тысячи немцев и румын, находящихся в районе Херсонеса. Узнай враги, что командир неприступной батареи прибыл на «заветный утес», неизвестно, как сложились бы дальнейшие события, ведь последние бои на Херсонесе продолжались и 11 мая, несмотря на то, что датой освобождения города считается 9 мая. Но Алексей Яковлевич и его супруга Людмила Александровна не могли поступить иначе – они дали клятву и выполнили ее.
Уже 39 лет нет с нами легендарного комбата, который по прихоти начальников не стал Героем Советского Союза (хотя все, кто были представлены вместе с ним, получили это звание), но он навсегда остался Героем Севастополя. Сегодня в Киеве проживает сын батяни-комбата Валерий Алексеевич. Мне неоднократно приходилось бывать в семье героя, общаться с его домочадцами (тогда еще при жизни Людмилы Александровны), а главное – прочитать воспоминания самого Алексея Яковлевича о последних днях обороны. Не умел комбат Лещенко лебезить перед начальством, да и не хотел. По воспоминаниям его родных, уже после войны он не подавал руки тем «героям-военачальникам», которые бросили его батарею и последних защитников Херсонеса на произвол судьбы, а сами эвакуировались на Кавказ. Видимо поэтому и получил он после войны новое место службы в Советской Гавани вместо Севастополя, хотя был приказ «самого Верховного» – все участники обороны Севастополя, которые пожелали остаться в строю после войны, проходят службу в Севастополе… И, видимо, поэтому последним получил Лещенко орден Боевого Красного Знамени, да и медаль «За оборону Севастополя» получил после работников тыла и военторга. Но не сломался комбат, не сник. Ведь он нес свой заветный камень, как крест. И пронес, и донес.

Тяжело читать воспоминания Алексея Яковлевича, ведь там настоящая правда: о мужестве и предательстве, о стойкости и малодушии, о бесстрашии двадцатилетних медсестричек, пошедших в последнюю атаку, и о паникерстве среди высоких чинов. Но, правду говоря, следует отметить, что трусость, малодушие и паникерство имели разовый, эпизодический характер, а мужество и стойкость – массовый. И еще, что характерно в его воспоминаниях, это любовь к своей батарее и батарейцам, которую комбат пронес через свою яркую, но короткую жизнь.
Похоронен Алексей Яковлевич на Лукьяновском военном кладбище среди видных военачальников, героев Великой Отечественной и Афганской войн, а недавно к нему пришла «в мир вечной памяти» и его боевая подруга – Людмила Александровна. Но всем своим сердцем и душой они навсегда остались там – на 35-й батарее, на «заветном утесе». Приближается славная годовщина – 65 лет Великой Победы. К сожалению, уже нет в живых многих участников тех трагических событий, которые могли бы рассказать, что такое подвиг и что такое верность Отечеству. Сейчас растет новое поколение, для которого война раскрывается в ином свете и когда оборона Севастополя «затуманивается» послевоенными «боевками», сомнительными «подвигами вояк» в борьбе с польскими крестьянками и молоденькими учительницами «схиднячками». Много недостоверных оценок в значении героической победы наших народов, много искусственно созданных искажений и тайн, которые тайнами-то и не являются, просто о них дана «вказивка» забыть.
Сегодня район батареи, о чем мы уже говорили, наконец-то объявлен историко-мемориальным заповедником. Руководством города-героя Севастополя при поддержке правительств Москвы и Московской области проводятся мероприятия по увековечению памяти последних героев «заветного утеса», открыт памятный знак на месте будущего храма и пантеона памяти. Но главное – начата серьезная работа по увековечению памяти героев, подвиг которых ни у кого не вызывает сомнений, ни у друзей, ни у врагов.

Одна из глав рукописи комбата Лещенко рассказывает об эвакуации командования и о том, что творилось в районе пирса батареи в последние дни ее обороны. Она так и называется: «Отправка Военного Совета Черноморского флота из Севастополя на Большую Землю». Уступим место воспоминаниям, из них, как из песни, слов не выбросишь.

«Июнь 1942 года был очень сухой, солнце, с восхода и до захода, немилосердно жгло крымскую землю. День 30 июня 1941-го (так в рукописи комбата, хотя, понятно, что речь идет о 1942-м) ничем не отличался от предыдущих дней, разве только тем, что снаряды для наших 305 мм пушек были на исходе, а без снарядов наши мощные башенные орудия представляли собой никому ненужный металл. Примерно в 17 часов на батарею прибыл Военный Совет Черноморского флота - командующий флотом вице-адмирал Октябрьский и член ВС дивизионный комиссар Кулаков. Вскоре за ними на батарею прибыло командование Приморской армии, командование Береговой обороны и командование 1-го гвардейского отдельного артиллерийского дивизиона береговой обороны. Дежурный по батарее доложил мне о прибытии делегации на батарею. Минут через 30–40 позвонил адъютант командующего и передал приказание командующего прибыть к нему. Следуя на батарею, я ничего не обнаружил такого, что показывало бы близкий конец обороны и эвакуацию войск из Крыма. Как всегда, десятки самолетов противника систематически бомбили наши боевые порядки, слышна артиллерийская и ружейно-пулеметная стрельба, изредка постреливали наши полевые батареи, так как и у них боеприпасы кончались.
Зашел я в кают-компанию и увидел командующего, склонившегося над картой. Командующий был один, измученный, почерневший, с воспаленными от бессонницы глазами - таким он запомнился на всю жизнь. Поздоровавшись со мной, он пригласил сесть и приказал доложить о состоянии батареи. А состояние батареи было такое: в первой башне полностью изношены стволы, стрелять она не могла, да и снарядов в погребах не было; вторая башня в строю, вести огонь может, снарядов осталось фугасных три, бронебойных семь, шрапнелей шесть и шестьдесят практических снарядов (болванок), которые я использую тоже; электро-механическая часть и связь полностью в строю; пулеметы зенитные все действуют; патронами к винтовкам и пулеметам, ручными и противотанковыми гранатами батарея обеспечена достаточно; имеем незначительные потери в личном составе, но настроение у всех бодрое и боевое.
Выслушав мой доклад, командующий внимательно, словно изучая меня, смотрел мне в лицо и тихо начал: «Настало очень тяжелое время для защитников Севастополя - пополнение живой силой, техникой и артбоеприпасами осуществить нельзя из-за немецкой блокады с моря и воздуха. Фашисты же все время получают пополнение и, несмотря на значительные потери в живой силе и технике, имеют успех на всем сухопутном фронте - наши части с боями отходят. Вам ставится задача прикрыть эвакуацию частей и после израсходования боеприпасов взорвать батарею». Я ответил коротко: «Есть. Задача будет выполнена».
Тяжелая задача, но выполнять ее надо. Будь у нас достаточно снарядов, задачу прикрытия выполнить было бы легко, но с теми снарядами, которые имелись на батарее, очень и очень трудно. Конечно, основной упор надо было брать на винтовки, пулеметы и гранаты. Позже мне был вручен приказ с боевой задачей, которую командующий мне поставил устно.
В это время в кают-компанию вошел член Военного Совета Кулаков с комиссаром батареи. Член Военного Совета интересовался настроением личного состава, состоянием техники, количеством боевых припасов и, когда зашла речь об использовании практических снарядов, он спросил, какой будет от них эффект. Я ответил, что если такой снаряд попадет в цель, то все разнесет своим весом, а вес его 470, 9 килограммов.
Когда 1 июля мне пришлось стрелять практическими снарядами по танкам, было одно прямое попадание в танк - он рассыпался как спичечная коробка. Пока мы говорили, для Военного Совета приготовили ужин, и командующий пригласил меня и комиссара батареи Иванова поужинать с ними. Мы, конечно, не смогли отказаться . Ужин прошел в теплой, товарищеской обстановке, и хотя командующий говорил мало, член Военного Совета говорил неумолкая, шутил и приглашал кушать и пить не стесняясь. Сам он тоже пил и кушал с большим аппетитом, зато командующий почти ни к чему не притронулся. Спросив разрешения, после ужина я отправился на командный пост батареи.
Около 22 часов генерал-майор Моргунов, комендант БО, вызвал к себе и приказал обеспечить сопровождение и посадку Военного Совета на подлодку, которая будет находиться в Голубой бухте, против левого КП батареи, все это надо сделать быстро и скрытно.
Для выполнения этой задачи я выбрал старшину Мельника Бориса Клементьевича и старшего сержанта Побыванец Алексея Яковлевича . Нам надо было сделать проход в проволочном ограждении, сопроводить машину с Военным Советом к пирсу и обеспечить посадку.
Ночь была темная, настоящая южная ночь, звезды ярко горели на темном небосводе. Над нашим передним краем ярко горели светящиеся авиабомбы (САБ), которые немцы навесили с самолетов. Ярко вспыхивали зарницы орудийных выстрелов и разрывов снарядов и бомб.
Наша группа из трех человек – меня, Мельника и Побыванец быстро проделала проход в заграждении и провела машину с Военным Советом к бухте, но к пирсу добраться не могли. На пирсе собралось много солдат Приморской армии и матросов морской пехоты. Все они рвались на корабли, тральщики и подводные лодки, стоящие на рейде. Морской охотник перевозил личный состав на корабли. Увидев, что творилось на пирсе. Я понял, что пробиться на пирс к катеру МО мы не сможем, а крикнуть «дать дорогу Военному Совету», будет еще хуже, т. к. все бросятся за Военным Советом. Свое мнение я доложил командующему и спросил разрешения узнать, есть ли самолет на аэродроме, чтобы отправить ВС на самолете. Командующий согласился и дал «добро» позвонить командиру авиагруппы .
Поднявшись к левому КП, я позвонил полковнику Дзюбе и сообщил цель своего звонка: «Есть ли самолет для бати?» Он понял, кто «батя», и сказал, что самолет есть и он ожидает «батю». Результат запроса я доложил командующему, и они сразу же отправились на аэродром. Для охраны Военного Совета были отправлены старшина Мельник и старший сержант Побыванец. Им было приказано обеспечить безопасность и посадку Военного Совета на самолет. Сам я на аэродром не поехал, нельзя было бросать батарею. После возвращения Мельника и Побыванец на батарею, они доложили следующее: до аэродрома добрались благополучно, если не считать, что по аэродрому и дороге к нему немцы вели редкую артиллерийскую стрельбу. Самолет был готов и ожидал Военный Совет с работающими моторами. Командир авиагруппы встретил Военный Совет и сопровождал к самолету. Возле самолета собралась большая группа военных, которая рвалась к самолету. Аэродромная команда с силой удерживала их, но ничего не могла сделать. Самолет был закрыт.
Когда Военный Совет прибыл к самолету, сопровождающие – полковник Дзюба, Мельник, Побыванец и кто-то из офицеров буквально на руках с Военным Советом пробились к самолету и посадили командующего и члена ВС в самолет. Дверца самолета захлопнулась, летчик дал газ, и самолет поднялся в воздух. После этого Мельник и Побыванец возвратились на батарею. Так была осуществлена отправка Военного Совета Черноморского флота из осажденной территории 35-й батареи на большую землю. А нам предстояло, на небольшой территории, которую мы занимали, пережить немало тяжелых минут, выполняя поставленную батарее задачу. После убытия командования Приморской армией на большую землю в командование остатками приморской армии вступил командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор Новиков. Небольшого роста, быстрый в движениях и в принятии решений, живой и интересный собеседник, таким он остался в моей памяти. 35-я батарея поддерживала первый сектор обороны , которым командовал генерал Новиков, и мне нередко приходилось встречаться с этим волевым командиром. Если приходилось бывать на его командном посту, то после окончания разговора о взаимодействии никогда генерал не отпускал, не пригласив на обед или ужин. Требовательный командир и простой в обращении, он снискал любовь и доверие подчиненных.
На рассвете 1 июля генерал вызвал меня и потребовал доложить о состоянии батареи. Я доложил о количестве людей, артбоеприпасов, боеприпасов к стрелковому оружию и гранат, продовольствия и топлива. Доложил также о состоянии сухопутной обороны и ДОТов, и о том, что очистили бруствер от автомашин, сбросив их с обрыва. «Как думаешь удерживаться еще день-два со своими орлами?» – спросил генерал. «Будем держаться, пока будем живы. А после не ручаюсь», – ответил я. «Ну, ни пуха тебе», – пожелал генерал, отправив меня.
В этот день я еще раз имел встречу с генералом Новиковым. Около 10 часов он приказал прибыть к нему. Генерал спросил меня, есть ли у нас перед системой сухопутной обороны боевое охранение. Я доложил, что такого нет и выделить его неоткуда, и добавил, что перед массивом батареи находится человек 40–45 армейских офицеров, а под обрывом у моря много солдат с оружием. Из них можно создать боевые группы и выслать на 800–1000 метров впереди батареи. Генерал согласился и приказал: «Действуй». И хотя это была не моя обязанность, но, получив приказ, его надо было выполнять. Создавать из одиночных бойцов и командиров отряды дело тяжелое, но надо действовать быстро и решительно. Взяв для помощи старшину и трех матросов, я зашел в кают-компанию батареи, где находились армейские командиры. «Товарищи командиры, – крикнул я, чтобы пересилить шум в кают-компании. – Всем выйти за мной к командному посту для получения боевой задачи». Через потерну вышли к левому командному посту. Там, разбив на группы по 3–5 командиров в каждой, приказал отправиться под обрыв к солдатам, организовать из них роты, взводы, группы и занять оборону от бывшей 16-й батареи до Камышовой бухты. Прошло около 20–25 минут, пока первая группа в 60–70 человек выбежала наверх и направилась занимать указанные рубежи. Проводив так восемь групп, я отправился доложить генералу Новикову о выполнении приказа. После доклада я ушел на КП. Больше генерала Новикова я не видел».
Немного прервем воспоминания и обратим внимание на то, что к полудню 1 июля 1942 года немцы, а точнее немецко-румынские войска, подошли непосредственно к последнему передовому рубежу 35-й ББ. Далее уже был рубеж ближней обороны ЗКП СОРа, то есть сама батарея. Видимо, этот час, на наш взгляд, следует считать началом активной обороны «заветного утеса». Снова вернемся к рукописи комбата.

«С 16 ч. фашисты начали непрерывно бомбить батарею и вести по ней артобстрел. Именно в это время пулеметчики батареи, командир пулеметного отделения Пилевин, пулеметчики Попов, Белошапка и Варнавский сбили Мессер-109, который упал в море возле батареи, а затем и два Ю-87. В этом отличились ст. сержант Ярыгин и его расчет. Под прикрытием артогня и бомбежки с воздуха, пехота немцев двинулась к батарее. Личный состав батареи находился в окопах сухопутной обороны батареи. Под массивом батареи находились матросы и старшины, необходимые для поддержания механизмов электро-механической части на ходу, и во второй башне матросы и командир орудия Яковлев, которые готовы были открыть огонь оставшимися шестью шрапнельными снарядами. Когда фашисты подошли на 600–650 метров, защитники батареи открыли сильный ружейно-пулеметный огонь по врагу. Но наш огонь не остановил гитлеровцев, хотя их трупы устлали землю. Они продолжали движение к батарее, последней точке сопротивления на крымской земле. Я находился у первой счетверенной пулеметной установки возле левого КП и, видя, что ружейно-пулеметный огонь не остановит противника, подумал, что настало время использовать наш «НЗ», то есть оставшиеся шрапнели, и выпустить их по врагу «на картечь». Перебравшись в башню, я отдал приказание установить дистанционную трубку «на картечь» и зарядить орудие. Для того чтобы видеть, куда стрелять, я стал за штурвал горизонтального наведения башни у прицельной трубки наводчика. Наведя башню в группу фашистов, дал выстрел. После разрыва снаряда, поле, где находились фашисты, казалось чистым. Так мы начали стрелять «на картечь» из 12-дюймового орудия. Разрывы наших снарядов буквально сметали гитлеровцев. Но вдруг перед моими глазами сверкнуло пламя, и раздался сильный грохот. Я потерял сознание» .
По воспоминаниям Алексея Яковлевича, это был самый трагический момент, ведь кроме выхода из строя командира батареи, была угроза живучести второй башни, главной опоры защитников. И несмотря на крайне тяжелое состояние, комбат при помощи трех матросов (фамилий их он не помнит, что вполне естественно после такого ранения. – Примеч. автора) смог прийти в себя и снова руководить обороной. По его воспоминаниям, он сидел, прислонившись к бетону, а матросы подбегали к нему, докладывали обстановку, получали указания комбата и бежали на рубежи обороны, чтобы их передать. О том, чтобы отлежаться, и мысли не было. В то время как некоторые командиры с легкими ранениями находилась в кают-компании батареи, сам комбат был на передовой. Он помнил приказ командующего флотом, а затем и руководителя обороны СОРа генерала Новикова – держаться один-два дня. И он, и его бойцы держались. Так прошел день 1 июля. Далее снова обратимся к рукописи Алексея Яковлевича.
«Наступила ночь, но артобстрел и налеты авиации продолжались. Личный состав находился в окопах и был готов огнем и штыком встретить врага, умереть, но не отступить. Да и отступать было некуда, только в море . Мы ждали корабли, которые должны были забрать нас, последних защитников Севастополя».
То, что все защитники верили командующему флотом и ждали корабли, повторяют практически все участники последних дней обороны города.
«…офицеры батареи до конца выполнили священный долг защиты Родины, до последнего дыхания. Это командир башни Иван Лысенко, политруки Василий Труфанов, Иван Паршин, командир взвода зенитных пулеметов Прокопенко, начальник связи Василий Афанасенко. Пали смертью храбрых Александр Хижняк и Арсений Захаров – командиры башен, Николай Широков – механик батареи, Иван Панкратов – политрук, Павел Першин – пом. командира башни».
Сегодня имена погибших героев известны. Спасибо тебе за это «батяня-комбат».
«Хочется сказать несколько слов о враче батареи Евгении Владимировиче Казанском. В начале 1942-го Казанский прибыл на батарею и заменил врача, убывшего к новому месту службы. Простой, скромный человек, незаметно делал свое врачебное дело. Успевал побывать на камбузе, проверить приготовление пищи, проверить, как отдыхает личный состав, помыт ли и есть ли чистое белье, а главная работа – это обслуживание раненых в бою. Если раньше мы имели малые потери из лиц, находящихся на открытых боевых постах и на корректировочных постах, то теперь, когда почти все находились в окопах и вели бой, доходящий до рукопашного, мы несли большие потери, и раненых поступило в санчасть батареи много. Это была часть нашего л/с и часть из отходящих подразделений Приморской армии и морской пехоты. Евгений Владимирович не выходил из операционной, оказывая помощь пострадавшим. Каждому он находил слова утешения, а главное – оказывал квалифицированную помощь. В казематах батареи лежали раненые батарейцы и бойцы отходящих частей, около 300 человек. Когда мы отходили к месту посадки на катер МО, я был к этому времени контужен, я вызвал т. Казанского и предложил ему вместе со мной следовать на катер. Евгений Владимирович, как мне показалось, с возмущением сказал: "Что вы мне предлагаете, на кого должен я бросить раненых, кто им будет оказывать помощь, кто их несчастных защитит от гитлеровцев! Я врач, моя обязанность оказывать помощь раненым. Они остаются, и я должен быть с ними". Что я мог сказать этому человеку. Простился с ним, пожал на прощание руку и ушел к катерам ».
И хотя выжил в плену батарейный врач Казанский, больше они в жизни так и не встретились.
«Запомнился мне случай, произошедший 1-го июля около 9.00. Ко мне на КП прибыл офицер-танкист, помощник командира танкового батальона (фамилию его я, к сожалению, не помню). Он обратился ко мне со словами: "Начальства никакого я не нашел, у меня остался один танк на дизельном топливе и три на авиационном бензине, но топлива и боеприпасов нет, никто мне не оказывает содействия и никто не ставит боевую задачу. Боевые машины могут сделать много неприятностей фашистам". Дизельного топлива у нас было много, и я приказал заполнить баки танка. Снаряды 45-го калибра для практических стрельб у нас были в достаточном количестве. Авиационный бензин был на аэродроме, его не успели пожечь, им и заправили оставшиеся танки. И этот герой-танкист повел свои четыре боевые машины в бой. Что они сделали, я так и не узнал, жив ли кто-либо из этих танкистов, тоже не знаю».
При проведении работ в потерне центрального поста поисковиками Севастополя была обнаружена партийная и комсомольская документация батарейцев. И хотя ее состояние было далеко не в «лучшей форме», ряд документов удалось восстановить. Это протоколы низовой комсомольской организации центрального поста, ведомости уплаты членских взносов членов ВКП(б) и ВЛКСМ. Видимо, не имея возможности вынести документы, батарейцы зарыли их в самом недоступном для врага месте. Но и рукопись комбата помогла в этом поиске, ведь именно он указал, что по приказанию комиссара батареи Иванова документация была спрятана в районе перехода массива батареи, а вся секретная документация – уничтожена. Из истории мы знаем, что в годы Великой Отечественной войны немецкие спецслужбы (имеется в виду гестапо) охотились за партийной документацией, чтобы выявить коммунистов и политруков. Сегодня мы получили уникальную возможность увидеть эти документы, которые, надеемся, займут достойное место в музеях Севастополя.
Нисколько не выделяя своей роли, а также личной отваги и мужества, комбат до последних дней жизни боролся за справедливость, а все вещи и события называл своими именами, может, поэтому и «не пришлась ко двору» его рукопись тогда, да и сегодня не все воспримут его правду. И хотя не дожил Алексей Яковлевич до наших дней, имя его и всех подчиненных будет также увековечено в Мемориальном парке, да и на самой батарее.
Не успел комбат совершить свой последний подвиг – написать правду о Херсонесе, но это сделали мы, его потомки, выпустив сборник о «заветном утесе» и воспоминания комбата «Веду бой… за правду».

30 октября 2009 г. № 202
Улица комбата Лещенко

По ходатайству ветеранов Великой Отечественной войны и общественных организаций одной из улиц города присвоено имя комбата легендарной 35-й батареи Алексея Яковлевича Лещенко. Знаменательно, что новые наименования на карте города в честь героев появятся в канун 65-й годовщины Победы и 68-й годовщины начала героической обороны Севастополя в 1941–1942 гг. Решением городского совета от 13 октября 2009 года новые названия присвоены еще нескольким улицам. Так, в Гагаринском районе в массиве массовой застройки, помимо улицы Комбата Лещенко, появятся теперь площадь Мужества, улицы Владислава Микоши, Арама Сунгуряна. В Нахимовском районе свои имена получили улицы Ляпидевского, архитектора Венсана, Кадетская и тупик Богданова.


Высокий дух героев Херсонеса!
Их мужество оденется в гранит,
А долгих лет скрывавшая завеса
Спадет, и слава подвиг озарит.

Клочок земли, металлом раскаленный,
Землею вздыбленной – отметины в груди.
Враг впереди, а сзади – только волны,
Вперед-назад там не было пути!

Они держали стойко оборону,
Был каждый камень кровью обагрен
В сраженьях до последнего патрона,
Но сколько же неназванных имен!

Историю не выплеснуть в потемки –
Героев назовем по именам!
Пред мужеством склоняются потомки,
А память переходит к сыновьям…


На встрече ветеранов-батарейцев. Матросы одели бушлаты. А. Лещенко в центре.
Схема обороны.
Заглавная страница рукописи комбата-35.

[Raid]

С. Смолянников (слева) и В.Лещенко на могиле комбата-35.